Харбин: русский город на чужой земле

Олег ВОДОПЬЯНОВ

Среди ученых-социологов и любителей-обществоведов есть в обиходе понятие — «Закон трех поколений». Согласно ему, если прерывается связь и передача опыта, как минимум, между тремя поколениями — «родители — дети — внуки» — даже самый богатый духовно и интеллектуально в прошлом народ в течение нескольких десятилетий способен деградировать до бесформенного сообщества маргинального типа. Этакого, лишенного корней, «перекати-поля», не знающего, где верх, а где низ, и готового уцепиться за любую почву, куда прикатит его очередной ветер очередных перемен.

Вспомните, так оно и было. Сперва — революция и гражданская война, положившая в землю и отправившая в изгнание целые сословия с их вековой верой в честь, царя и отечество. Затем — коллективизация, героем которой стал пионер, отправивший в тюрьму отца-землепашца, и великие стройки коммунизма с эшелонами молодняка, мечтающего начать жизнь «с нуля» вопреки ретроградам-родителям. И как приглушенный лозунгами и гимнами лейтмотив всего этого — «лагеря-лагеря-лагеря...». Для тех, кто не был готов поставить предложенные новым государством законы и мораль выше закона внутренней нравственности. Для тех, кто не был способен отречься ни от детей своих, ни от родителей. Для тех, кто не умел торговать своей совестью и честью.

Я не сужу ни тех, кто судил, ни тех, кто был судим. У меня нет такого права, и я не собираюсь его присваивать. Слишком трудно было выжить на этой земле, с которой трижды и еще три раза срезали плодородный слой чернозема. Слишком часто ее перепахивали, обрывая связи и выворачивая на изнанку когда-то святые понятия. Слишком наивно ожидать, что за одно поколение и само по себе снова прорастет то, что губилось десятилетиями. И потому я не ищу «правду для всех». Я просто ищу свои собственные корни, способные связать в единое целое прошлое моих прадедов, мое настоящее и будущее моих детей.

Сегодня, когда в очередной раз идеология нашего государства перевернулась с ног на голову (или с головы на ноги, что без разницы), многие поступают именно так, инстинктивно следуя древнейшему принципу воспитания — «Делай, как я». Кто-то ищет в архивах и собирает по крохам свою родословную, кто-то шьет на заказ казачий мундир, кто-то возводит усадьбу «а ля кержак». А я вспоминаю город Харбин. Русский город на далекой китайской земле. Русский город, где похоронен мой прадед, откуда ушел под расстрел дед и родился отец. Единственный русский и российский город, которого не коснулся «закон трех поколений», обернувшийся для нас распадом преемственности и забвением традиций.

1898 — 1917
РУССКИЙ ГОРОД НА ЧУЖОЙ ЗЕМЛЕ

1895-й год. Россия — одна из крупнейших держав мира — стремительно идет навстречу двадцатому веку. Давно отменено крепостное рабство, освоен Урал, пошло прирастание Сибирью, и Европа уже начинает кормиться с российского стола. Всему миру ясно, что двадцатый век будет веком России; а Россия, раскинувшись на весь континент от моря до океана, чувствуя прибывающую силу, пробует себя в трансконтинентальных проектах. Одним из них стала идея соединить кратчайшим путем Европу и Азию.

Был объявлен конкурс, и представлено несколько проектов. Победу одержал проект контр-адмирала Копытова, поддержанный министром финансов С.Ю. Витте. На картах будущего строительства пунктиром пролег железнодорожный путь Москва — Тихоокеанское побережье через Сибирь и Манчжурию.

В конце 1895 года начались переговоры с Китаем. Россия предоставила Китаю займ в четыреста миллионов рублей золотом при 4% годовых, и в 1896 году Китай выдал России концессию на строительство и эксплуатацию Маньчжурской железной дороги, известной ныне как КВЖД — Китайско-Восточная железная дорога. Постройка и эксплуатация КВЖД на срок 80 лет со дня открытия движения предоставлялись «Обществу КВЖД» и одноименному банку.

На строительство и эксплуатацию железной дороги хлынуло российское население. Это были люди разных национальностей и вероисповеданий, разных социальных слоев и устоев, но, несомненно, трудолюбивые, предприимчивые и способные уважительно жить в окружении других народов. За несколько лет строительства (сквозной проезд открылся 1 июля 1903 года) российские люди проложили 2373 версты рельсовых путей, отстроили множество станций и поселков, акклиматизировали в местном сельском и садовом хозяйстве новые культуры, заложили основу животноводства, добывающей и перерабатывающей промышленности. Все это, спустя несколько десятилетий, сделало Манчжурию самым развитым промышленным районом Китая.

Сам Харбин начался морозным мартом 1898 года, когда инженер Адам Шидловский с партией из 25 рабочих, фельдшером, метеорологом и с полусотней кубанских казаков охраны вошли в Манчжурию и по распутице проселков добрались до берега реки Сунгари. На тридцати телегах обоза вместе с оборудованием и провизией они везли царские двухпудовые болванки серебра, коим в виде тонких плиточек надлежало расплачиваться за все на чужой земле, где русские рубли, естественно, не ходили. Встретившись в дороге с группой людей от изыскательской партии, отряд Шидловского остановился на постоялом дворе около ханшинского завода («ханша» — водка из гаоляна). Этот утоптанный земляной двор и фанза-мазанка 11 апреля 1898 года стали точкой возникновения города Харбин.

Город рос быстро и стремительно. Строили его русские архитекторы по единому плану, утвержденному в С.-Петербурге, а первый деревянный Свято-Николаевский собор рубили в Вологодчине. Русские плотники в центре России подгоняли бревна, резали кружевную отделку, потом везли через всю Россию в Манчжурию, и «...в лето от сотворения мира 7407, от Рождества же Христова 1899 года, октября 1-го дня...» в храме прошло первое богослужение. Место первых построек назвали «старым городом», а «новый город» строили на возвышении уже из кирпича местных заводов: китайского из-под Ашихэ и своего — крупного, розоватого, с большим выпуклым штампом КВЖД — с разъезда «Интендантский». Жители говорили о городе: «Восточный Петербург». Улицы, как в Петербурге, Большой проспект... Но все это, конечно, было слабым, маленьким подобием того, что было дорого любому русскому сердцу.

Теперь, с дистанции прошедшего столетия, ясно видна уникальность тех лет и событий. Менее чем за десятилетие на безлюдной и суровой территории, где даже гвозди и пустые бутылки представляли диковинку, возникла так называемая «полоса отчуждения». На чисто азиатской земле — компактная цивилизация европейского, а по своим корням — чисто русского типа. Иногда это стремительное освоение Манчжурии русскими сравнивали с освоением американцами Дикого Запада. Но, несмотря на внешнюю схожесть, сравнение абсолютно неправомочное. Американские переселенцы, вытесняя и уничтожая коренное население, осваивали территории «под себя», по сути дела, закладывая основы современной американской цивилизации (при всех ее плюсах — исключительно эгоцентричной). Русские в Северной Манчжурии показали пример «цивилизаторов» совершенно иного качества. Отстраивая города и поселки, внедряя в местный обиход новые отрасли сельского хозяйства, создавая и развивая промышленность, они сумели сохранить взаимоуважительное и цивилизованное сосуществование и с коренным населением, и с окружающими их нациями. В том же Харбине, где язык общения и базовая культура были русскими, в тесном общении между собой существовали другие национальные общины со своими храмами, школами и общественными заведениями. Коренное население жило своей жизнью, соблюдая свои праздники и обычаи: китайцы в свой Новый год, в феврале, носили по улицам драконов, танцевали под грохот огромных барабанов и медных тарелок, буряты и монголы устраивали в степи состязания всадников и т.д.

Спустя десять лет от основания население Харбина перевалило за 40 тысяч. Внешне он более всего напоминал тихий и патриархальный губернский город с 2-3-этажными особняками и мощеными центральными кварталами, где размещались учреждения, конторы, магазины и банки. Он прекрасно справлялся со своей функцией узловой железнодорожной станции и тыловой военной базы; и никто из его жителей не сомневался в том, что, когда истечет срок концессии, русские уйдут из этих мест так же достойно, как и пришли. Но история уготовила Харбину другую судьбу — куда более возвышенную и вместе с тем трагичную.

1917 — 1945
РОCСИЙСКАЯ АТЛАНТИДА

Взрыв потрясений революции 1917 года и гражданской войны выбросил огромный поток сынов и дочерей России прочь от своей земли: одних — в Европу, других — на берег турецкий, а кого-то — на землю Манчжурии и к берегам Желтого моря. Но если в странах Европы и Америки, в Канаде или Австралии для русских было естественно обрести вторую родину и продолжить жизнь наравне с местным населением, то в восточных странах русский человек, как и любой европеец, всегда оставался иностранцем. Харбин уже был русским городом, и после Октябрьской революции стал главной экономической и культурной базой русской эмиграции в Китае.

В 1923 году пала буржуазно-демократическая Дальневосточная республика. Харбин принял под свое крыло последнюю волну русской эмиграции, к середине 20-х годов в городе проживало более 200 тысяч человек. Концентрация интеллектуальных, научных, культурных и предпринимательских сил была необычайна. К началу тридцатых в городе было шесть высших учебных заведений, укомплектованных блестящей русской профессурой, и три (!) консерватории. Еще с конца прошедшего века в центре города стояло прекрасное здание Железнодорожного Собрания на 1200 мест с богатейшими костюмерной и библиотекой, с двумя огромными фойе и первоклассным рестораном, где можно было остаться поужинать после спектакля. С 1918 года в Харбине собираются артисты со всех концов России, и Харбин буквально становится центром театрального искусства на Дальнем Востоке. На харбинской оперной сцене выступают знаменитые басы А. Мозжухин, В. Конторский и Ф. Шаляпин, тенора Владимирский, Оржельский, Витинг и Лемешев, певцы Лещенко и Вертинский. Здесь проходят последние новинки МХАТа, ставятся новые пьесы французских авторов. Кроме русской оперы, были украинская опера и драма, прекраснейшая оперетта, симфонический оркестр, хор и струнный оркестр. Студент Харбинского политехнического Олег Лундстрем создал здесь в 1934 году свой джаз-оркестр, который шесть десятилетий задавал тон российской, а потом и советской джазовой музыке.

Театр начинается с вешалки, город — с гостиниц. Фешенебельные харбинские отели — «Гранд-Отель», «Ориант», «Европа», «Модерн» — могли соперничать с лучшими отелями мира. Но это не были красивые этикетки, прикрывающие прорехи. Вся жизнь города во всех ее проявлениях показывала, каких успехов может добиться частное предпринимательство при наличии элементарных условий: разумных налогах, правовой защите предпринимателя и купца и достаточно высоком культурном уровне самих предпринимателей и работников государственных и правоохранительных органов. Вот как описывал в воспоминаниях харбинские гастрономы выпускник ХПИ Б. Козловский:

«И чего там только не было! Помимо всевозможных консервных товаров со всего света были всевозможные окорока, чайные колбасы с чесноком и без оного, колбасной фабрики Лейтлова, польские, краковские, сельтисоны, ливерные, московская, куриная итальянская, испанская и много других. Колбасы были свежие, концы их обрезались, предлагался самый лучший товар «со слезой»... А разве можно забыть ряд огромных бочек, стоявших на полу и доверху наполненных разного рода красной икрой...»

В течение тридцати с лишним лет после Октябрьской революции общественная и культурная жизнь большой русской колонии протекала по укладу дореволюционной России. Вдали от Родины, сотрясаемой социальными катастрофами, она жила традиционной русской жизнью. Ребенок идет в русскую школу, заканчивает ее и идет учиться дальше — в высшее учебное заведение, на курсы и т.д. И везде русские учителя, русская речь, русское обучение. Хочется вечером пойти в театр, на концерт, в оперу, на балет — все по-русски: и программа, и разговор в зале и на сцене. Празднуются все православные праздники, соблюдаются обычаи и традиции: крещение детей, венчание в русской церкви. На Рождество устраиваются елка, детские утренники, дети ходят со звездой; затем — масленица с традиционными блинами, варениками, сырниками и катаниями; а затем — Пасха с куличами, крашеными яйцами, хождениями к заутрене и, конечно же, с визитами к знакомым и не очень знакомым...

Конечно, нельзя сказать, что жизнь в городе была полной идиллией. Железная дорога остается в совместном ведении Китая и России — уже советской. Обслуживающий КВЖД персонал имеет советское гражданство, и в одном городе в разное время жили рядом коммунисты и монархисты, сов. служащие и бывшие белогвардейские офицеры, сотрудники БРЭМа (Бюро Русских Эмигрантов) и члены Всероссийской фашистской партии, казаки атамана Семенова, крестьяне, рабочие и просто обыватели. Отношение к большевикам и к советской власти было вполне понятным и обоснованным. В центре города стоял мраморный монумент «Борцам против Коминтерна» (взорван в августе 1945 г.), и подростки из белоэмигрантских молодежных организаций «Союз мушкетеров», «Крестоносцы» и «Черное кольцо» ходили с шестами к 4-й советской школе драться с комсомольцами — детьми сов. служащих. Но не было гражданской войны, брат не стрелял в брата, сын не отказывался от отца и не горели дома «классовых врагов».

«Золотой век» Харбина длился недолго. В сентябре 1931 года Япония оккупировала Манчжурию, и 6 февраля 1932 года японские войска вошли в Харбин. На территории Манчжурии было создано марионеточное государство Манчжоу-Го, которое просуществовало 13 лет (с 1931 по 1944 годы). В 1935 году Советский Союз, фактически потерявший контроль над железной дорогой, был вынужден продать права на КВЖД Японии и предложил всем строителям КВЖД, а также служащим, имеющим советское гражданство, вернуться на родину. Их были тысячи. В большинстве своем они не представляли, насколько сильно изменилась Россия в их отсутствие. Жестокое и трагичное время. Все они были почти поголовно истреблены в 1937 году по оперативному приказу Ежова (приказ № 00593 от 23.09.1937 — «арест и расстрел всех в срок до 25.12.1937 г.»).

Затем начались Вторая Мировая и Великая Отечественная. По-разному относясь к большевистской, советской и социалистической России, большинство харбинцев были единодушны в одном — они желали победы отказавшейся от них родине и с нетерпением ждали «своих».

1945 — 1956
ИСХОД

«Свои» пришли в конце августа 1945-го. Город был окружен советскими войсками и под угрозой разрушения «катюшами» сдан японцами без боя. Сначала на харбинском аэродроме высадился малочисленный десант, потом в город вошли сухопутные войска, чуть позже по Сунгари поднялись корабли Амурской флотилии. Среди горожан прошел слух, что в город пустят «рокоссовцев». Но запечатанные эшелоны с войсковыми частями, сформированными из заключенных, проследовали через город без остановок. 16 сентября в г. Харбине был проведен парад в честь победы над Японией, который принимал маршал А.М. Василевский. «Харбин — город многонациональный. Помимо китайцев и русских в нем жили своими общинами корейцы, поляки, татары, немцы и другие народности. Все они вышли на демонстрацию в национальных одеждах с детьми...», — писал в своих мемуарах генерал А.П. Белобородов. Но у радости победы и встречи с соотечественниками была и оборотная сторона. Уже на второй день «советской власти» за рекой Сунгари на пустыре вырос палаточный городок, обнесенный колючей проволокой, и там сотрудники СМЕРШа взялись за привычный им труд. Брали всех, даже больных и раненых из госпиталей. Творческую интеллигенцию в один из вечеров пригласили на торжественное собрание и, угостив шампанским, вывезли из города в закрытых машинах навстречу смерти и неизвестности.

Несколько лет тому назад в областной архив Екатеринбурга были переданы на хранение отдельные следственные дела Хабаровского и Владивостокского НКВД. Есть там и следственные дела харбинцев, в том числе — моего деда. При чтении стенографических записей допросов поначалу возникает недоумение. В ответах допрашиваемых нет бреда под диктовку и самооговоров, столь характерных для сталинской эпохи. Но совершенно непонятна та легкость, с которой люди рассказывают о своих убеждениях, о своих друзьях и сослуживцах, о сотрудничестве с японцами, членстве во Всероссийской фашистской партии или работе в БРЭМе. Но потом понимаешь, что эти люди просто не умели лицемерить, изворачиваться или возводить напраслину на своих близких. Они говорили то, что думали, будучи абсолютно уверенными в своей невиновности перед советской Россией. Согласно сталинской конституции, тот, кто не совершал преступлений на территории советского государства, не подлежал суду; они же в большинстве своем попали в Китай еще детьми, увезенные родителями совсем из другой страны. Но, будь они даже не столь наивны, вряд ли судьба их сложилась бы иначе. Шестьдесят тысяч человек «российского» населения Северной Манчжурии (из них 25 тысяч — харбинцы) ушли в 1945 году под расстрелы и в лагеря ГУЛАГа.

Той же осенью 1945 года Советский Союз передал все права на освобожденную территорию китайским коммунистам и вывел свои войска с территории Северного Китая. Все советское и трофейное японское оружие, военная техника и имущество достались братьям по классовой борьбе. В Китае началась гражданская война между коммунистами, во главе с Мао Цзэдуном, и гомильдановцами за Манчжурию — самый развитый в промышленном отношении район.

Когда из Харбина уходили японцы, русская община организовала добровольные отряды народной милиции, взяла под охрану город и банки, в которых до августа 1945 года хранилась казна Сибирского казачьего воинства. Теперь же, когда ушли «свои», защитить город было некому. Это была страшная зима. Бандитизм, грабежи, стрельба по ночам и обледеневшие трупы на утро. Русский город, лишенный своих лучших мужчин, распадался на глазах.

Имея поддержку СССР, китайские коммунисты победили и получили прочный тыл с 40-миллионным населением, с металлургическими и машиностроительными заводами, с угольными разработками, с надежной продовольственной базой и развитой сетью железных дорог. Китайская революционная армия вошла в Харбин весной 1946 года. Порядок навели быстро — с азиатской и коммунистической жестокостью. Но история последнего архипелага затонувшей российской Атлантиды подходила к концу. Предчувствуя это, многие харбинцы покинули город и двинулись в Австралию, Европу, Южную и Северную Америки. Они расселились по разным странам и континентам, но до сих пор не теряют связи друг с другом. Оставшиеся все последующие годы, вплоть до кончины «отца народов», слали в советское консульство прошения на въезд в Советский Союз. Но ответ всегда был отрицательным, подчас в самой грубой форме. И лишь в год, когда «великого усача» положили в мавзолей, а китайское правительство объявило свою страну «Китаем только для китайцев», советская Россия раскрыла свои двери.

В 1956 году Харбин перестал быть русским. В СССР вернулись не все. Кто-то не смог простить потерь и обид, кому-то не было пути назад. Но большинство все же решило связать свою судьбу с судьбой соотечественников. Это было трудное вживание в мир с иной психологией, с особым «советским» мышлением, с новыми традициями и обычаями. Надо отдать должное и времени, и советскому государству. Всем, кто вернулся в середине пятидесятых, почти сразу были обеспечены все права граждан: жилье, работа, бесплатные образование и медицинское обслуживание. Судьбы этих людей сложились, в основном, благополучно. Все они честно живут и трудятся в своей стране и не стали для нее обузой.

ЭПИЛОГ

И все-таки, я оптимист. Я все-таки верю в то, что Россия сумеет подняться из пропасти, в которую ее столкнули большевики. Хотя поводов к тому немного. Американский «совковый» Брайтон-Бич — вот русская колония от сегодняшней России, ее сегодняшнее зеркало. И еще одна примета «плохого» времени — харбинцы, уже поднявшие детей и внуков, начинают уезжать из страны, казалось бы, распрощавшейся с недавним прошлым. «Закон трех поколений» неумолим. Но в истории России и русского народа есть немало примеров тому, что и на самой дикой и пустынной земле можно вырастить прекрасные сады и воспитать добрых и счастливых детей. Слишком глубоки и сильны были корни. Слишком горячо было пламя русской нации и российского государства, огонек которого так долго хранили на берегах далекой маньчжурской реки.